И вновь полянка на обрезе зоны леса, упирающаяся в крутой склон. Их что, под копирку рисуют? Ах, да! Еще нависающая высокая известковая скала, изображающая козырек от дождя. Но место уютное.
Под скалой весело трепещет язычками пламени небольшой костерок, по виду, только-только разведенный. У огня сидит Руслав, Анахита возится с котелком.
– Привет! – я кинул к костру принесенную добычу. – надеюсь пригодится.
– О, да! Спасибо! Мясо у нас почти закончилось. – и тут же стрельнула глазами, – так ты траву собирал, или охотился? Кстати, что-то быстро, не могу поверить, что в прошлый раз нам тебя ждать приходилось
Скинул мешок, рухнул у огня. И на какой вопрос отвечать?
– Здесь горы, местность привычная, вверх да вниз, широко шагать не надо. Плюс средство твое волшебное, я до сих пор не представляю, как тебя благодарить.
– Тебе помогает? – Аня как-то застенчиво обрадовалась, будто и не ждала.
– Конечно! Просто огромное тебе спасибо, ты настоящая волшебница!
Откинулся, заложив руки за голову, прикрыл глаза. В ушах снова крик и клекот орла, лицом чуть ли не физически ощутил набегающий ветер, перед глазами крутящийся горизонт, небо, сменяемое лесом, склоном, потом снова небо. Отлично полетал!
– Фес, ты чем там занимался? У тебя лицо, как… , как… – Повисла пауза, я приоткрыл один глаз. Рус косился на эльфу, та стояла уперев кулачки в боки. – Как у кота, дорвавшегося до сметаны.
Хм, выкрутился.
Я отмалчивался, довольно щурясь. Накатила блаженная слабость, ничего не хотелось делать или говорить, просто побыть в этом состоянии. В котором я теперь бываю только в игре.
Аня возилась с обедом, Рус что-то чинил в амуниции, а я предавался лени и безделью. И ни чуть по этому поводу не смущался, что вообще-то мне не свойственно.
– Посмотрите ребята, в самом деле кучевые облака. Какие красивые! – эльфа наконец закончила свои хлопоты, и устроилась на траве, оперившись на руку, подняв к небу щурящуюся мордочку.
Рус глянув в небо согласился, дескать «да, облака, действительно красивые». Анахита фыркнула в его сторону.
– Феникс, а тебе нравятся облака? Или ты, как некоторые, – косой взгляд на сосредоточенно-серьезного парня, – тоже видишь в них лишь элемент пейзажа?
Кивнул.
Кучевку я любил. И не только как индикатор потоков. Мне нравилось наблюдать за облаками, смотреть как они растут, меняют форму. Что-то в них было величественное и неуловимо прекрасное. Впрочем, до моего увлечения полетами я не помнил, чтоб относился к облакам как-то иначе, чем сейчас Руслав. Людям это свойственно, подумаешь, какой-то привычный элемент. Висит над головой, иногда закрывает солнце, и хорошо, если оттуда не падает на головы вода. С началом занятий облака стали чаще попадать во внимание.
Сначала как бы походя. Мне повезло, в лето, когда начинал, было много дней с хорошей погодой. Занимались в поле, вдали от деревьев, строений, ЛЭП. А когда набегаешься с учебным крылом, так, что ноги уже не держат, развалишься в траве вот так же, как лежу сейчас, сунув под голову шлем, или подвесную систему, хочешь не хочешь взгляд упирается в эти величественные белые громады, плывущие над нами по своим делам.
Потом мы изучали метеорологию, разбирали виды облаков, их взаимосвязь с потоками, учились определять по их виду погоду, направление ветра.
А потом я увидел их вблизи…
Незаметно провалился в воспоминания, поэтому почти прослушал следующую восторженную реплику
– Эх, как же хочется взять, и нырнуть в этот клубок белой ваты. Набрать целую охапку…
Как со стороны услышал свой голос
– А вот этого лучше не делать, нет там ничего хорошего. Темно, сыро и колбасит не по-детски. Вблизи они не такие интересные, так, лохмы.
– Откуда ты знаешь? – надула губки, но скорее притворно – говоришь, как будто бывал там.
Бывал. В памяти всплыла Юца, утро. Первые облачка только-только начали формироваться, по утреннему времени еще низко, почти на уровне, и даже чуть-чуть ниже старта. Одно такое повисло как раз напротив площадки восточного старта. Я видел, что легко прошью его, облако не касалось склона, кроме того, это был четвертый или пятый летный день, в крыло я был влетан на сто с лишним процентов, и чувствовал себя максимально уверенно. Все равно, те несколько секунд, что я пронзал белую муть, шел в балансире, без маневров, просто по прямой. Поэтому из-под облака я вывалился достаточно далеко от горы, и мне пришлось, теряя высоту возвращаться в зону динамика, чтоб потом потихоньку выскребаться наверх. А спустя буквально полчаса облачность поднялась уже выше старта, и благоразумно повременившие приятели стартовали уже безо всяких приключений.
В горле почему-то защемило, появилась резь в лазах. Вынырнул из воспоминаний, как из того облака, поднял глаза. Анахита встала и пристально смотрела мне в лицо. Рус тоже прервал свое рукоделие.
– Феникс, что с тобой?
Отрицательно помотал головой, говорить не получалось. Потом зажал щепотью нос, мне обычно помогало. Выдохнул.
– Да все нормально, дым наверно
– Точно? – успокаиваясь и садясь снова на свое место, продолжила, уже прежним, легким и беззаботным тоном, – так ты не ответил. Я спросила, откуда ты все это знаешь? Ну про облака, и про погоду, и про ветер? Ты метеоролог, там, в реальной жизни?
– Нет, – опять помотал головой. – там я обычный «офисный планктон»
– Тогда откуда? Можно подумать, что ты летаешь?
Откуда-то накатила тоска, сжала сердце и опять вцепилась стальными пальцами в горло. Напрягая связки выдавил
– Летаю… – поправился, – летал.
Затянул паузу, и в тот момент, когда следующий вопрос уже готов был сорваться мне на встречу, добавил. – Я дельтапланерист. … Вернее, … я им был.
Сверху, как тонна кирпичей обрушилось принятие. Лицо окаменело, чувства вслед за мыслями вымело из головы, словно было невозможно сейчас их коснуться, как обнаженного нерва.
Мир резко сузился, как во время выполнения опасного маневра. Я встал, и ничего не говоря спешно направился в лес. Углубившись достаточно, когда по прикидкам с полянки уже не должно было быть видно, уперся лбом в твердую прохладу древесного ствола и раздвоился сознанием.
Одной моей половине остро хотелось разреветься, как какому-нибудь пятилетнему пацану, у которого поломалась любимая машинка, и папа сказал, что починить ее уже нельзя. Просто отпустить эмоции и рыдать, принимая невозвратность потери.
Вторая, с какой-то злостью на первую удивлялась - Да что же с тобой? Почему так тяжело? Ты же летаешь!!! Пусть в игре, пусть фактически понарошку, но ты же все ощущаешь, чувствуешь, видишь. Ты же не слабак, и не кисейная барышня. Тогда почему звенящая пустота внутри и душат слезы?!
Откуда-то издалека в голове закрутились слова «я тоже был, я мог, умел, и знал, я видел сверху горные вершины…
[1]»
Я ведь никогда до этого не говорил вслух «был». И никогда, после произошедшего никому из посторонних не сообщал, что имею отношение к дельтапланеризму. На моей нынешней работе все знали, что я попал в автокатастрофу. И все. Старых друзей я не видел, изо всех общался только с Глебом. Машка ушла. Я оборвал все, или почти все, что могло мне напомнить, чего я был лишен в реале.
В какой-то момент мне показалось, что за моей спиной кто-то стоит. Я выпрямился, но повернуться боялся. Прошло несколько мгновений, сзади тишина. Наверно ребята, заметив мое состояние пошли посмотреть, а я тут стою, и рыдаю. Интересно, как они смотрят, с сочувствием, с укоризной? Почему-то я больше всего боялся, увидеть в их глазах сочувствие. Пусть осуждают, что такой взрослый мужик рыдает как девчонка, пусть разочаруются во мне, пусть скажут «вон ты оказывается какой, а мы-то думали…». Только не жалеют.
Не знаю, сколько прошло так времени, может несколько секунд, а может и десятки минут, наконец я набрался смелости, заготовил приличествующую ситуации фразу, и обернулся. Шелестел листвой лес, в вершинах посвистывал ветерок, солнышко пробивалось сквозь ветви, играя легкими тенями и отсветами. Никого.
Продышался, вроде отпустило. Почувствовал, что снова владею голосом, ничего не душит, не сжимает горло. Что ребятам сказать то? Почему так споро ломанулся в лес? В голову ничего не лезло, решил, что ничего объяснять не буду, дескать ушел и ушел, мало ли у кого какие дела? Усмехнулся про себя, необходимость отбегать «за кустик» разработчики не предусмотрели, а иногда это самое простое объяснение.
Пока я отсутствовал, на полянке ничего не поменялось. Рус возился со все той же амуницией. Анахита в момент моего появления помешивала в котелке. Вернулся на свое место и принял прежнюю позу.
– Извини, Феникс, я отвлеклась, ты вроде сказал, будто летаешь. Что, правда? А на чем?
Живая непосредственность эльфы, похоже не заметившей моей выходки, помогла. Осталась тихая печаль.
– Да, летаю, … летал. На дельтаплане.
– А это что такое? … А, погоди, у меня подруга в Турции вроде на таком летала. Я по крайней мере фотки видела.
Внутри шевельнулся червячок сомнения.
– Аня, не части, давай по пунктам. У тебя подруга пилот?
– В смысле? – девушка непритворно удивилась, будто я спросил что-то неприличное. – Да не, там просто предлагали прокатиться.
– Тогда она не летала, а каталась. – снисходительно улыбнулся, не удержался от ироничной шпильки, – даже не каталась, а ее возили.
– А какая разница?
– Такая же, как между налетом и навозом
[1]!
Эльфа оскорбленно поморщилась.
– Ладно, извини, это наш пилотский юмор. – примирительно помахал рукой. – Теперь второе, если в Турции, то скорее всего это был не дельтаплан, там для нас с посадками непросто. Турцию порнопланерасты оккупировали.
– ???
Ну нельзя же так округлять глаза, даже если ты эльф по расе! Я весело расхохотался
– Парапланеристы. Это просто мы их так называем, в шутку. Братья наши, бесхребетные. – не давая вставить реплику или вопрос, уточнил, – на фотках она в подвеске сидит?
– Ну да, а как еще?
– А сверху у нее такой большой купол, как длинный парашют? Хотя его может быть и не видно, если фоткалась в полете.
– Да, большущий такой парашют. Там были снимки со стороны.
– Параплан. Каталась в тандеме. – как гвоздь в доску забил. Настроение как-то незаметно поднялось.
– А ты на чем летаешь? Как ты назвал?
– Дельтаплан, – немного кольнуло, но уже совсем тихо-тихо. – Это такая треугольная штуковина, полужесткая. И пилот в ней располагается лежа, головой вперед.
Не удержался, добавил, – Как и положено, порядочной птице. Птицы, сидя не летают!
В этот момент Анахита заявила, что обед готов, и принялась раскладывать еду в подставленные миски.
Вначале ели молча, каждый в своих мыслях. Не знаю, о чем размышляли мои попутчики, я прислушивался к своим ощущениям, и пытался разобраться, что происходит. Только что я вскрыл нарыв, который оберегал два года, боясь прикоснуться, боясь признаться самому себе. Было больно. Да и сейчас, нет-нет, но прощупывая мыслями как зондом хирурга область поражения, я натыкался на болевые точки. Когда прикосновение отзывалось паузой в пульсе и вакуумом в душе. Например, я подумал, что так ни разу и не собрался в Казахстан несмотря на то, что знал очень многих тамошних пилотов, да и наши к ним в гости ездили. И мне уже точно никогда не стартовать с Ушконыра. Да и в Болгарию, где у меня одна из двоюродных сестер, теперь мне только туристом…
– Слушай, Феникс, а почему ты так отреагировал, когда я сказала, что у меня подруга летала в Турции? – вопрос вырвал из размышлений. Впрочем, эльфа тут же сменила тон – да прекрати ты ломать голову над тем, где и как собрать эдельвейс, сейчас поедим и пойдем, расскажи лучше о полетах!
Вот спасибо что напомнила! А то я, честно говоря, даже забывать стал, зачем мы здесь… Ну ладно, о полетах, так о полетах.
– Как «так»?
– С каким-то недоверием. Это по твоим глазам было видно.
Неужели мои чувства так легко читаются? Тогда бы ты поняла, что у меня сейчас в душе.
– Все просто. Ты сказала «кажется летала». То есть ты не уверенна в этом. Но если бы у тебя были знакомые, друзья, которые летают на дельтапланах, ты бы об этом увлечении знала точно.
– Почему? Почему человек не может несколько раз в год где-то полетать и не афишировать это? У меня есть знакомые, которые катаются на горных лыжах пару-тройку раз за год, например на зимних каникулах и еще разок во время зимнего отпуска. И все! Не обязательно же быть упоротым горнолыжником!
Я расхохотался. Облегченно, не сдерживаясь. Пришлось даже миску поставить, чтоб не расплескать, после чего откинулся назад, и опираясь на руки затрясся всем телом в приступах хохота. Вероятно, туго свернутая пружина, глубоко внутри, продолжала рваться, на этот раз проявляясь в безудержном смехе.
Наверно это было настолько заразительно, что даже Руслав, не удержавшись прыснул пару раз, прикрывая рот рукой с ложкой и замотал головой, будто что-то отгоняя.
И только эльфийка обиженно переводила взгляд с меня на Руса и обратно
– Да что я такого сказала? Вы ржете, будто услышали какую-то глупость! Рус, ты то что?
Парень открестился, дескать ничего не знаю, этот вон ржет заразительно, не мог не поддержать, и вообще, вы болтайте, я тут так, для мебели сижу.
– Аня, извини, до слез, – вытер глаза рукавом холщовки, – но это на самом деле глупость
Девушка, кажется, обиделась еще сильнее
– Ты пойми, дельтапланом нельзя заниматься время от времени, полгода перерыв, и как заново начинаешь влетываться. Поэтому ты или летаешь, или нет.
– Почему? – в глазах эльфы загорелось любопытство. Рус тоже кинул заинтересованный взгляд.
– Очень сложный моторный навык, который долго формируется и легко утрачивается. Человек не рожден перемещаться в трехмерном пространстве, мы всю эволюцию провели на поверхности.
– А деревья? Мы же когда-то по ним лазили. Это если ты про эволюцию
– Если и лазили, то настолько давно, что даже костяк сформировался под прямохождение. Посмотри на древолазающих обезьян, как у них устроены конечности. Впрочем, отвлекся. Главное, запомните, человек не рожден чтоб перемещаться трехмерно. Поэтому для полета приходится вырабатывать очень много моторики, для обычной жизни, как правило не нужной. И которая забывается, стоит сделать перерыв побольше.
– И как же при таких-то трудностях люди все же осваивают, этот твой дельтаплан?
– А их мало, тех кто освоил. Я их почти всех знаю, по крайней мере российских, активно летающих. Настолько тесная у нас тусовка. Вот тебе, для понимания. Из тех людей, кто учился одновременно со мной, летаю один я. – Осекся, помолчал, поправился, – Правильнее наверно так: за те полгода, что я шел от первой пробежки к первому полету на круг, через клуб прошло человек двадцать. И я еще не считаю тех, кто пришел на одно занятие, и больше не появлялся. Кто-то приходил пару раз, кто-то – прошел со мной почти весь путь. А кто-то даже полетел на круг. Вот только спустя два года, из них из всех летал я один.
– А почему так? Летать, это же так прекрасно!
– Летать прекрасно, да падать больно. А кроме падений есть еще труд, и физические нагрузки. Надо «пахать», а современный человек к этому не готов, ему нужно все и сразу. Но это не к нам. Помню, на первом занятии Саныч, наш инструктор сказал – «обучение в дельтапланеризме идет от сложного к простому и от тяжелого к легкому».
–Это как? Обычно же наоборот? Рус, ну то что мочишь?! Какое-то странное это занятие… Зачем?
Вздохнул, подбирая слова, всегда было сложно это объяснять. В свое время я это принял, просто, как данность. Но не все были готовы к такому.
– Представь, что для обучения горными лыжами есть только красные трассы. – Пояснил, – Я сам катаюсь, но редко, поэтому не лезу на трассы сложнее синих. Я это к тому, что с категоризацией трасс знаком. Кстати, – взгляд на ребят, – а вам то нужно объяснять? Аня? У тебя же есть знакомые горнолыжники?
– Я тоже каталась когда-то.
Мысленно отметил грустную интонацию. Интересно, а у нее то что?
– Хорошо. Вот и представь, ты решаешь начать заниматься, а склона проще красного нет. Стартовать сразу на красной трассе, без выработанных навыков, без закрепленной моторики – это гарантированные травмы, если не хуже. Согласна?
Анахита кивнула
– Вот и приходится эти навыки сначала закреплять на ровном, там, где нет шансов поломаться.
– А как же…? – не выдержал Руслав, – как можно научиться … ну не знаю, плавать, что ли? В сухом бассейне!
– Вот в этом то и сложность. В принципе, для уверенного, безопасного старта нужно выработать автоматизм как минимум по трем каналам управления: крен, тангаж, скорость бега. После отрыва следить за кренами, тангажем, скоростью подъема-спуска. Это называется вертикальной скоростью. И иметь устойчивые навыки посадочных действий. На мой, личный взгляд, это достаточный минимум, чтоб пилот мог слететь с небольшой горочки, или подлететь на лебедке на небольшую высоту. По прямой, без поворотов.
Посмотрел на ребят. По-моему – не проняло.
– Проблема в том, что, когда ты приходишь учиться, у тебя нет ни одного из перечисленных навыков. И их невозможно развивать и закреплять одновременно, только по одному. Приходишь в клуб, берешь крыло, и начинаешь с ним просто бегать по прямой. Бегать в подвеске, пристегнутым к крылу непривычно. Поначалу оно просто мешается, наминает тебе огромные синяки на плечах. Постоянно старается свалиться в крен, или задрать нос, превращаясь в огромный аэродинамический тормоз. Или опустить нос, и тогда ты просто не можешь за ним угнаться. А ты подстегнут. В результате ноги отстают, и ты падаешь лицом вниз, получая по голове килевой трубой.
На минуту прервался, провалился в воспоминания. Спутники молчали, как будто что-то почувствовав. Я вынырнул из прошлого, продолжил.
– Сначала ты учишься контролировать крена. Кто-то пробежке к десятой, кто-то к сотой, более-менее уверенно компенсирует крен. И может теперь переключить внимание на тангаж – то есть насколько задран нос. – Показал ладонью, не хватало еще терминами народ грузить. – Когда ты и это можешь контролировать на автомате, можно уделить внимание быстроте бега.
– А это-то зачем?
– Чтоб разогнать крыло до взлетной скорости. А это – двадцать пять, а у спортивных аппаратов может быть и за тридцать километров в час. Иначе крыто тебя не поднимет. А если стартуешь в горах – площадка старта кончится, крыло еще не набрало скорости, не несет тебя, и не рулится. А под тобой уже метров тридцать. Иногда – сто…
Со значением помолчал. Эльфийка передернула плечами – Брр. Страшно, как представлю себе… Феникс, а летать страшно?
Задумался, прислушиваясь к ощущениям. Не то, чтобы у меня не было ответа. Нет. На этот вопрос за десять лет я отвечал достаточно. Тут было другое. Мне страшно хотелось, просто горело рассказать им обо всем. И о первом старте, как о первой любви. И об Альпах и Кавказе. Об роторах и потоках. О том, как выглядит земля с высоты несколько километров… Я так долго хоронил внутри себя весь этот мир, а теперь он прорвался наружу, через вскрытый гнойник, и требовал, чтоб им с кем-то поделились. Но я боялся, что «загружу» ребят избытком информации, и за этой массой цифр, терминов, правил они не смогут разглядеть это чудо – мир летающих людей.
– Ты что молчишь то? Извини, если спросила что-то личное…
– Да нет, все нормально. И бояться – тоже. Знаешь, у нас есть поговорка: «пилот может быть смелым, или может быть старым. Но одновременно смелых и старых – не бывает». Я, если можно выразиться – старый пилот. – Взглянул в смеющиеся глаза, – Расскажу тебе такую историю. Однажды, еще совсем мелкими пацанами мы забрались на вышку для прыжков на лыжах с трамплина. Было лето, она простаивала, и не охранялась. Я тогда представил, что вот сижу на этой лавочке, в лыжах, и сейчас прыгать… Мне стало так страшно! Подумал, что просто обосрался бы, вцепился в сиденье, и вниз спихнуть меня можно было бы только с этой злосчастной лавочкой.
– Ой, я тоже, как посмотрю на их прыжки, как представлю себя на их месте. А я бы на этой лавке просто от разрыва сердца померла!
– Я продолжу. И вот, помню это было уже на втором году занятий, но не так чтоб задолго от первого полета. Я стоял на старте, встегнутый в аппарат, готовый, и вдруг поймал себя на мысли, что мне не страшно! Вот абсолютно. Нет, есть небольшой предстартовый мандраж, но в основном из-за каких-то рабочих моментов. Правильно ли оторвусь, сумею ли выдержат красивый угол. Справлюсь ли с учебной задачей. Но я не боюсь, как тогда, на прыжковой вышке. Так поразился этому чувству, что почти проморгал команду «Пошел». Среагировал только на «Пошел, твою так раз эдак…» - Саныч у нас страшный матерщинник. Потом, после приземления наслушался, всякого, из-за того, что туплю на старте.
Отложил наконец миску, которую держал в руках уже некоторое время несмотря на то, что она давным-давно опустела. Как-то автоматом принял протянутую кружку с чаем. Мимолетно отметил, как Анахита подняла мою миску, с явным намереньем после помыть. Продолжил.
– Потом, конечно, бывало страшно. Например, когда я на совершенно новом, более спортивном, а значит строгом крыле позволил уговорить себя ехать летать с Ай-Петри, и долго стоял на старте, будучи не в состоянии справиться с крылом. Я его поднимаю, все, сейчас два шага и в воздухе, но встречные порывы настолько сильные и нестабильные, что я не могу удержать крыло ровно. Его постоянно заваливает, то в одну сторону, то в другую. А старт с креном – это сразу циркуль, и врезаешься в склон. А на Ай-Петри под стартом обрыв, и кувыркаться мне вниз далеко.
Или вот еще, летали на равнине, ветер был сильнее, чем я тогда мог справиться, но все равно полетел. И в воздухе вспомнил поговорку: «лучше быть на земле, и жалеть, что ты не в воздухе, чем наоборот». – Я даже рассмеялся, вспомнив тот случай, как меня тогда колбасило в воздухе! И это я еще был на учебном крыле, вот что значит недостаточный налет! – Но ты знаешь, никогда это не был тот, парализующий страх, который я испытал в детстве на том прыжковом трамплине. Как бы его описать …
Пощелкал пальцами, подыскивая подходящее слово, отхлебнул чаю. Обвел ребят взглядом. Анахита сидела в исуганно-восторженном внимании, прижав мою миску к груди, словно пытаясь загородиться ею от чего-то. Руслав замер, с такой же как у меня кружкой. Лицо спокойное, но я отметил, как побелели костяшки удерживающей кружку руки.
– Я бы сказал, что это был «рабочий» страх. Скорее даже просто опасение. Я говорил сам себе: «чего ты трясешься? Ты же все умеешь. Может не в этих условиях, но ты делал это десятки раз, и у тебя получалось!». А потом делал, то, что нужно было. И все получалось.
На несколько секунд над полянкой повисла тишина. Даже не трещит потухший костерок. Только шум ветра фоном, да шелест листвы, да какие-то кузнечики.
Я наконец замолчал, обхватил кружку обоими руками и стал пить горячий чай маленькими глоточками. На по телу разливалось тепло, то ли от чая, толи от того, что я хоть немного поделился миром, бывшим для меня когда-то смыслом жизни с людьми, которые за короткий промежуток времени стали не чужими. Шли секунды. Секунды складывались в минуты, а я старался впитать этот момент, это чувство, боялся спугнуть его.
Вдруг, словно мир слегка изменился, я как будто оказался там, в прошлом, за чертой двухлетней давности, словно и не было ее. На миг показалось что сижу я не в игре, не у виртуального костра, и не с аватарами неизвестных мне в реале людей. А как раньше, в перерыве между полетами, на бивуаке. Где-то рядом дельтапланы, собранные, уже готовые к старту. И сейчас кто-нибудь скажет: «ну что расселись, летать сегодня кто-нибудь собирается?» и мы пойдем, распределяя на ходу очередность, чтоб оторваться от земли, от ее проблем и суеты, в мир где есть только ветер, высота и свобода.
[1] Налет, от слова «летать», навоз от слова «возить»
[1] Слова из песни Вадима Захарова «Я тоже был»