– Привет, Напо, удобно? Можешь не отвечать, всё понимаю…
Но привязанный по рукам и ногам к крест-накрест поставленным бамбуковым жердям мужик, висящий к тому же вверх ногами всё же постарался издать какое-то мычание. Не удалось – помешал кляп.
– Я же говорю – молчи лучше, береги силы. Я больше из вежливости спросил, так, для начала разговора.
Мне было даже где-то жалко мужика – просыпаешься, а тут такое: висишь вниз головой, пошевелиться не получается, какой-то неровный, слабый свет. Причём одну импровизированную свечку я поставил ему к самому лицу, да ещё пристроил позади неё хорошо отполированную бамбуковую пластиночку, что, конечно, в меньшей степени выступала отражателем, добавляющим света в лицо ничего непонимающего «объекта», зато обеспечивала тень всему, что находилось позади.
И в этом свете с ним разговаривала чёрная, как сама ночь, человекообразная тень.
– А разговор у меня к тебе серьёзный, так что ты лучше слушай, Напо, слушай.
***
Прошедший день я использовал на полную катушку.
Во-первых, продолжавший наблюдение за домом Каналоа получил задачу: до вечера вырезать что-то типа маленькой, разъёмной коробочки. Пришлось долго объяснять, показывая на пальцах, а главное – задавая размеры. Ведь если она будет больше, чем надо – всё насмарку. Эх, были бы здесь грецкие орехи! Но поскольку ничего подобного, как я не расспрашивал бывшего воина, тут не росло, пришлось делать эрзац.
Сам я ушёл подальше в джунгли, и развёл костерок. Над костерком пристроил перевёрнутый горшок, украденный этой ночью в деревне. Вот честно – выгорит дело, и куплю им новый! Или каким другим способом компенсирую.
Заложил в огонь специально наколотые щепки кокосовой пальмы. Конечно, лучше бы подошла древесина помягче, а у пальмы твёрдость скорее средняя. Зато её здесь много.
Пока суть да дело сходил к лягушатнику, и нагарпунил рыбы. Прям с берега, благо с помощью гавайки это было просто плёвое дело. Рыба пошла не только на поесть – мне позарез нужен был рыбий жир.
После обеда на том же костре я его и вытопил. Понятно, что варварским способом, безо всяких там паровых бань да выдерживания, но мне не в пищу, и так сойдёт.
Взял немного, накапал в собранную сажу, и долго-долго вымешивал щепочкой. Ну вот, не гуталин, но хоть сапоги черни, а хоть лицо с телом! Смыть, конечно, будет не просто - мыло я обязательно сделаю, но потом. За оставшееся время явно не успею. Зато, как говорил один персонаж: «радикальный чёрный цвет!» Буквально – контрабандный товар!
Остатки жира пустил на примитивные светильники, пришлось разве что из бамбука стаканчиков наделать, да фитильки скрутить.
А как стемнело, и всякая жизнь в деревне прекратилась, две тени тихонько пробрались к дому «объекта».
Каналоа пришлось брать с собой – всё необходимое я один не уволоку: помимо кучи верёвок, трёх жировых светильников, баночки с сажевой краской мы тащили ещё и две достаточно прочные бамбуковые жерди по два метра каждая.
Кстати, мазаться краской сразу не стали. Во-первых, мне не нужны следы сажи везде, где мы пройдём. Лучше вообще, чтоб никаких следов не оставалось. Во-вторых, судя по прошедшей ночи, мы вообще могли не прятаться, а чуть ли не строевым шагом прошагать в дому Напо напрямки – всё одно из дома после заката тут нос не кажут. Да и пока луна не взошла, темень – хоть глаз выколи. А в-третьих, если всё-таки кто-нибудь ночью из дома выйдет, то от вида чёрных людей своим визгом он не только деревню, он ещё и поселение «земляков» перебудит.
Под домом вылежали не меньше часа – надо было чтоб все как следует уснули. Потом Каналоа подсадил меня, и я аккуратно перемахнул в оконный проём «кабинета» - там точно никто не спал, это я определил, долго прислушиваясь чуть ли не к каждому квадратному сантиметру пола снизу. Заходить через главный ход? Не знаю, хоть и уверен был на все сто, что у входа в дом нет никакого часового, затаившегося в особо тёмном углу с копьём или ещё чем-то, но что-то прям не пускало. Не знаю, может интуиция, а может всё те же привычки да стереотипы.
Стараясь не скрипеть, прошёлся по дому. Народ спал. Вот и хорошо.
Для начала шагнул на «женскую половину». И хоть жена и дочь Напо спали весьма крепко, но мне эксцессы не нужны – пришлось их дополнительно усыпить, прижав сонную артерию. Тут главное не переусердствовать – передержишь, и могут наступить необратимые изменения в головном мозге, так что было бы под рукой что-то усыпляющее – не рисковал бы. Уж жена и дочь вряд ли в чём-то виноваты.
Ту же процедуру проделал и со всеми остальными в доме, разве что так сильно не аккуратничал. Да с сыновьями проделал небольшую косметическую операцию. Ничего опасного для здоровья. Скорее – эффект для родителей.
Позвал Каналоа.
Поначалу бывший воин идти со мной «на дело» отказывался. Разговаривал я с ним долго. Пришлось поклясться душой и собственным посмертием, что его функция – лишь помочь мне всё донеси, а потом посторожить в доме. Сыновьям я разрешил, если вдруг окажутся крепкими, и решат раньше времени «проснуться» без затей бить по затылку дубинкой – её мы тоже прихватили. Как раз для этих целей. А вот если по дыханию Каналоа поймёт, что вот-вот очнётся кто-то на женской половине, то звать меня. Хоть семью Арииаху Напо не жалел, но подвергать опасности ничего мне не сделавших женщину и ребёнка? Нет, это не ко мне.
Потом ещё пришлось заниматься декорациями – ставить жерди, на манер Андреевского креста: в виде буквы Х. Сначала была мысль установить распорку так, чтоб Напо висел вообще вертикально, но потом подумал-подумал, и решил – просто облокотим на стену, и всего делов-то. Меньше заморачиваться с креплением.
Привязали бесчувственную тушку старейшины пониже, головой до пола он не доставал буквально пару сантиметров. Две свечки разместил по бокам и чуть спереди, чтоб хорошо видеть «объект». А одну придвинул так, чтоб фитилёк оказался напротив глаз – свет в глаза не зря используют, он всегда отлично помогал в допросах.
Напоследок я тщательно намазал жирной сажей лицо, грудь, живот и руки. Ноги я просто замотал какой-то найденной тряпкой, наверно платьем. Что делать? Его тоже придётся позаимствовать. Натянул лохматый парик из остролистой травы – надеюсь сойдёт за водоросли.
Отослал помощника. У него тут своя задача.
И хорошей оплеухой привёл «объект» в сознание.
– Привет, Напо.
***
Кляп я не вытаскивал – диалога не предполагалось. Наоборот, когда «объект» начинал излишне бузить, пытаться вырваться, мычать в надежде что его услышат, я просто приседал рядом и двумя пальчиками прижимал крылья носа.
– Вот видишь, Напо, к чему приводит твоё непослушание? – говорил я намеренно тихим, равнодушным тоном. – Ты не делаешь, что тебя просят, и я тебя наказываю… – устало вздохнул, – Давай ещё раз попробуем? Итак… Заткнись.
На пятый раз наконец подействовало – я отпустил пальцы, но привязанный лишь судорожно втягивал воздух носом, не пытаясь что-нибудь выкинуть.
– А ты молодец! Вот видишь? Когда ты делаешь то, что тебе говорят, тебя оставляют в покое… А когда ты ведёшь себя неправильно, тебя наказывают!
И опять легко сдавил нос!
На этот раз я держал даже чуть дольше. «Объект» попытался мотать головой, засасывать воздух сквозь кляп, сооружённый, кстати, из его же набедренной повязки. Но получалось это плохо. Как говорила одна моя знакомая, врач: «хорошо зафиксированный пациент в наркозе не нуждается».
Наконец я разжал пальцы.
– Ты прости пожалуйста. Но мне надо было показать тебе, что это не от тебя зависит – жить или умереть. Если я решу, что мне что-то не нравится, я пальцы не разожму, и ты задохнёшься. Надеюсь, ты это уяснил.
Это тоже азы – вырабатываешь у «объекта» некий паттерн поведения. Пусть думает, что наконец разобрался, за что его наказывают, а за что нет. А потом ломаешь схему. Больше непонимания – больше неуверенности, отчаянья и страха.
– Ну что, Напо, ты уяснил, как легко можешь потерять жизнь? … Кивни, что ль, если уяснил.
«Объект» несколько раз изобразил кивок.
– Хорошо, Напо, мне это нравится. А теперь слушай, что ты сделаешь. Завтра утром ты пойдёшь к вождю, и скажешь, что передумал. Что не хочешь больше тащить на себе весь груз ответственности за касту, что хочешь больше времени проводить с семьёй, ибо дети – главное в жизни мужчины. А старейшиной, если ему так хочется, пусть остаётся Арииаху. Ты понял?
Всё то время, пока я изводил Напо неизвестностью, пока мучал его возможной, и не самой лёгкой смертью, он либо пытался вырваться, либо дрожал, как осиновый лист. Но как только разговор зашёл о месте старейшины, «объект» тут же успокоился. Дрожь пропала, как по мановению волшебной палочки, и даже глаза из распахнутых, полубезумных стали нормальными.
Ну конечно! Мысленно я усмехнулся. Неизвестность пугает. Когда некто грозит всяческими карами и издевается, но за что – непонятно, это страшит очень сильно. Сложно быть храбрым против неизвестной силы, которой непойми что надо.
А вот когда тема известная, тогда куда проще. Появляются ориентиры. Опасность вроде как осталась, но она как бы уже привычная, знакомая. И не такая страшная.
И Напо, я почти уверен в этом, как только услышал, что от него хотят тут же решил – он будет соглашаться со всем, что этот неизвестный от него потребует. Обещать, давать гарантии, клясться.
Чем угодно клясться – я хоть немного, но иных местных старших узнал. И понял, что для них все эти суеверия – бабкины сказки. Ну… по большей части. Я даже иногда думаю, что в старшие племени и вышли как раз те, кто не сильно то и верит во всякие табу, и духов. Прагматизм рулит даже в такие, казалось бы, дикие времена.
Напо из их же числа. Он прагматик, а про «месть подводных духов» на собрании молол лишь потому, что на это народ мог повестись.
Вот и сейчас, поняв, что речь идёт всего-навсего про место старейшины он успокоился, и наверняка решил: он на всё согласиться, а завтра…
– Ты понял, что должен сделать?
«Объект» закивал изо всех сил, настолько, насколько мог. Конечно! «Я соглашусь на что угодно, только отпусти… или просто уйди, не тронув», такое сейчас крутится у него в голове.
– Обещаешь? И даже жизнью сыновей поклянёшься?
Пусть небольшая, но заминочка вышла. Так я и думал, жизнью сыновей клясться тяжело. Но видимо, когда припрёт – можно! И Напо вновь закивал.
– Хорошо Напо, – я не повышал тона. – Я принимаю твою клятву. Но если завтра, к тому моменту как солнце пройдёт четверть своего пути, ты ещё не сходишь к вождю, и не откажешься от должности в пользу Арииаху… Вернее не скажешь, что передумал забирать у него должность…
Пауза. Пауза в разговоре всегда работает. Пауза помогает лучше запомнить последние произнесённые слова. И как бы говорит: «а сейчас – внимание!»
– Тогда это, будет голова твоего сына.
И я поставил перед Напо отрезанную голову Херифе!
Сомневаюсь, что сквозь пламя свечи Напо разглядел все детали, но то, что это голова, а не что-то другое, например большой клубень батата – он рассмотрел.
Ибо эффект был – что надо! Несмотря на стягивающие руки-ноги-талию веревки, несмотря на зафиксированную растяжкой меж жердей голову Напо задёргался так, что я на миг побоялся, как бы он вместе с крестом не свалился! А в выпученных, словно вот-вот выпрыгнут из орбит глазах отразился животный ужас.
Я дал ему некоторое время, и добавил равнодушно:
– Я ещё не решил, кто это будет – младший, или старший твой сын. Но это будет именно твой сын. Не ты, не твоя жена или дочь. Сын.
На этот раз в мычании сквозь кляп я различил такие тоскливые нотки, и было это настолько громко, что я, грешным делом, подумал, не угомонить ли бедолагу? Перебудит еще соседей, что мне тогда делать? Вторая дубинка как раз для этих целей у меня была под рукой.
Но глушить «объект» не потребовалось. Он лишь уставился на меня немигающим, ненавидящим взглядом, словно пытаясь понять – кто? Кто я такой?! И думаю, в душе он уже давал себе самые страшные клятвы, что как только настанет утро, как только он станет свободен, уж он меня точно найдёт. Найдёт, чтоб отомстить даже если против будут все, включая отцов каст, вождя и шамана.
– Я знаю, о чём ты сейчас думаешь, Напо, – я сел на пол напротив него, так, что нас разделяла лишь свеча, которую я отодвинул чуть дальше. И отрезанная голова с широко распахнутыми глазами – Херифе пришлось дать проснуться. Её я поставил поближе к лицу «подопечного». – Ты думаешь, что перевернёшь весь остров, что лично будешь трясти каждого, начиная от простого рыбака и заканчивая воинами, но ты меня найдёшь. И тогда…
Я не договорил, посмотрел ему в глаза.
– Только это всё напрасно. Чтоб найти меня, тебе потребуется нырнуть так глубоко, как не ныряет из людей никто. Ни отец глубин Ситу, ни даже этот зазнавшийся пацан, которому я время от времени всё-таки помогаю. А чтоб мне найти тебя… – ещё пауза. – Тебе не помогут ни люди войны, ни шаман, ни даже прикормленные бывшие воины… Да-да, Напо, у тебя не осталось верных людей. Кстати, Сон был хорош, он даже умер не сразу. Даже жалко было его именно так убивать, но… как говориться, ничего личного – он поступал нехорошо, поэтому нехорошо умер…
Не важно, как он умер. Важно, что сейчас напридумывает себе мой подопечный. А я продолжал равнодушным тоном:
– Даже если ты окружишь свой дом шеренгой воинов, а на пороге посадишь вашего шамана со своим дурацким посохом… Я всё равно выйду из этой стены… Или этой… Или той… Мне вообще не нужны ни двери, ни окна чтоб войти. И тогда ты будешь умолять, чтоб я забрал твою никчёмную жизнь, а не жизни твоих сыновей… И знаешь, почему я сделаю всё, что захочу, и никто мне не помешает? – я наклонился к нему чуть ближе, уставился глаза в глаза и посидел так секунд тридцать.
Откинулся назад, чтоб лицо и верхняя часть тела ушла в тень, коротким, незаметным движением сунул в рот заготовленную коробочку, затем резко наклонившись вновь приблизив свое лицо к его, так чтоб отсветы свечи отражались в моих, широко раскрытых глазах. И «страшным голосом» выдохнул:
– Потому что я дух бездны!
Воздух, выходивший из лёгких, прошёл и сквозь полую коробочку, что я сунул в рот перед финалом представления. Он раздул лежащий там уголёк, прозаически выковырянный из местного очага. И набранный перед этим в рот рыбий жир – наиболее лёгкая, а значит лучше всего воспламеняющаяся его фракция вылетела из моего рта струёй пламени!
И в ту же секунду дубинка с короткого замаха врезалась Напо в висок. Удара видеть он не мог – всё внимание должна была привлечь моя страшная рожа, и пламя, хоть и небольшое – всё-таки рыбий жир не спирт и не бензин, и даже не хорошо очищенное масло. Но в темноте хватило и этого.
Фокус старый, читанный мной еще в детстве, в книжке о жизни то ли древнегреческих, то ли римских рабов, и парнишки что с помощью уголька, но только в выдолбленном грецком орехе тоже воздействовал на незамысловатые умы. Кажется, так он убедил рабов на восстание.
Встал, осмотрел «объект», убедился, что тот жив. Жестами позвал Каналоа. Я вообще запретил ему в доме раскрывать рот. Жестами же уточнил у помощника, что всё тихо.
Вдвоем мы сняли Напо с жердей и кое-как прибрались. Я насколько мог тщательно вытер со своего тела сажу позаимствованной тряпкой. Потом этой же тряпкой замотали обрубок шеи на теле Херифе. Кровь из трупа должна была уже вытечь, но всё равно, дорожки из кровавых капель мне точно не нужно.
Перед уходом из комнаты я посыпал пол, на сколько хватило сухой сажей. Вдруг это натолкнёт тех, кто вздумает проводить расследование на мысль об посланце из ада!
Покидали дом уже, как и положено добрым людям – через дверь. Труп Херифе тащили на жердях, как на носилках, на него же свалили всё добро: дубинки, свечки, остатки верёвок … Короче всё, что принесли с собой, плюс прихваченные тряпки.
Луна уже взошла, и хоть была не полной, но света хватало, так что на всякий держались тени домов. И лишь когда первые деревья скрыли наши силуэты от случайного, но всё же потенциально возможного взгляда, я позволил себе выдохнуть.
– Ну что. Сейчас к лягушатнику, надо избавиться от тела и прочих улик, мне как следует отмыться, и айда назад. Будем ждать рассвета, и, – я подмигнул безучастному Каналоа, – продолжения концерта по заявкам.